Horse Lifes

Ей удалось осознать, сколько ограничений связывало ее прежде, лишь впервые ощутив вкус свободы. Ей нравилось во всем поступать по собственному разумению, а ведь в памяти ее не сохранилось воспоминаний ни о людях, среди которых она родилась, ни о той жизни, которую она вела до тех пор, пока ее не подобрали члены Клана. Она не знала, чего от нее потребуют Другие, но решила, что есть вещи, от которых она ни в коем случае не станет отказываться. Взять, например, хоть Уинни. Она ни за что больше не расстанется с лошадью. Охота – дело другое, она могла бы перестать охотиться, но что, если они запретят ей смеяться?

Существовал и другой вопрос, по сравнению с которым все прочие казались менее значительными, хоть она и старалась отмахнуться от него. А вдруг Другие, даже если она их разыщет, откажутся ее принять? Вполне вероятно, что людям из Клана Других не придется по вкусу женщина, которая будет настаивать на том, чтобы ее повсюду сопровождала лошадь, на своем праве охотиться и смеяться, но вдруг они отвергнут ее даже в том случае, если она проявит готовность отказаться от всего этого? До тех пор пока она не встретится с ними, у нее будет оставаться хоть какая-то надежда. Но вдруг ей придется провести в одиночестве всю свою жизнь?

Мысли такого рода донимали ее с тех самых пор, когда начали таять снега, и она вздохнула с облегчением, обнаружив вескую причину для того, чтобы повременить с принятием решения. Уинни сможет покинуть долину лишь после родов. Эйла знала, что жеребята обычно появляются на свет весной. Как опытная знахарка, не раз принимавшая роды у женщин, она понимала, что конец срока близится, и внимательно следила за кобылкой. Она не брала ее с собой на охоту, но часто выезжала на ней на прогулки, чтобы лошадка смогла поразмяться.

– По-моему, Стоянка племени Мамутои осталась где-то в стороне, Тонолан. Мы забрались слишком далеко на восток, – сказал Джондалар. Они с братом решили, что пора пополнить запасы мяса, и направились по следу гигантских оленей.

– А мне кажется… Смотри! – Они неожиданно набрели на самца с большими развесистыми рогами, и Тонолан взмахнул рукой, указывая на него. Джондалар подумал, что олень наверняка почуял неладное, и ожидал услышать трубный сигнал тревоги. Но прежде, чем вожак успел предупредить стадо об опасности, молодая лань бросилась бежать в ту сторону, где стояли они с братом, и Тонолан, который многому научился у людей племени Мамутои, метнул копье с кремневым наконечником, нацелившись таким образом, чтобы оно вонзилось в тело между ребер. Он не промахнулся, и лань упала на землю чуть ли не прямо к их ногам.

Не успели они и глазом моргнуть, как тут же выяснилось, почему самец пребывал в такой тревоге, а лань чуть ли не сама кинулась на копье. Оба замерли, увидев, что к ним приближается пещерная львица. Казалось, на мгновение хищница опешила, удивившись тому, что лань упала прежде, чем на нее напали. Но она тут же оправилась от изумления, обнюхала лань, убедилась в том, что она мертва, встала над ней, вцепилась зубами в холку и потащила ее прочь.

– Львица украла нашу добычу! – возмущенно воскликнул Тонолан.

– Львица тоже выслеживала оленей, и, если она решила, что добыча принадлежит ей, я не стану с ней спорить.

– Ну а я стану.

– Не говори чепухи, – фыркнул Джондалар. – Ты не сможешь отобрать лань у пещерной львицы.