Horse Lifes

Маленький, серый, приземистый приходский дом был таким старым, что напоминал скорее груду камней, чем дом. Он был весь обвит вьюнками и ломоносами, розами и жимолостью, сквозь которые скромно проступали маленькие окна с частым переплетом и старая дубовая дверь. Старый Пастор открыл дверь, и они вошли в гостиную, такую очаровательную, что Мария от восхищения широко открыла глаза.

Комната была большая, и если не считать маленькой кухоньки, она занимала весь первый этаж. В одном ее конце был огромный каменный камин, в котором горел яркий огонь, а рядом с камином маленькая каменная винтовая лесенка вела в спальню на чердаке. Пол был выложен гладкой каменной плиткой, отмытой до белизны. У стен стояли широкие книжные полки, полные книг, на окнах висели яркие красно-белые клетчатые занавески, а стекла были вымыты так, что сияли и отражали свет, как драгоценные камни. Стены были толстые, а глубокие подоконники были заставлены горшками с ярко-розовой геранью.

В центре комнаты стоял дубовый стол, покрытый белой скатертью, на которой красовался красно-белый чайный сервиз. У камина стояла скамья и пара тяжелых дубовых кресел, а больше не было ни мебели, ни даже картин и каких-нибудь украшений. Но комната в них не нуждалась, столько в ней было книг. Аккуратно, без единой пылинки, они стояли на полках и источали такое дружелюбие, что были лучшим украшением комнаты. Мария не сомневалась, что именно Старый Пастор оживил все эти книги, но никак не могла поверить, что такая чистота может быть делом мужских рук.

– Вы живете один, сэр? – спросила она. – Я живу один, – ответил пастор, – но каждое утро ко мне приходит женщина, которая живет в деревне, чтобы убраться и приготовить обед Ее зовут Малютка Эстелла.

Старый Пастор взглянул в окно и вздохнул

– Иногда я мечтаю жить не в одиночестве. Даже в компании со скрипкой снежные зимние вечера тянутся слишком долго. Снимай шляпку и пелеринку, дорогая, Эстелла сейчас принесет завтрак.

Мария еще не успела развязать ленты на шляпе, как дверь в кухню отворилась, и вошла женщина, нагруженная подносом с вареными яйцами, кофе, молоком, медом, маслом и румяным, домашней выпечки хлебом.

Но в ту минуту Марии было не до еды, а ее руки застыли над лентами шляпы. Она уставилась на Малютку Эстеллу так, как смотрят на сон, ставший явью, когда нельзя понять, во сне это или наяву. В моменты одиночества в детстве, Мария, росшая без матери, иногда воображала, какой бы могла быть ее мать. Так вот ее мечта была в точности похожа на Малютку Эстеллу.

Она была тоненькая и грациозная, как ива, маленькая, как дитя фей, с прелестной молочно-белой кожей, слегка окрашенной румянцем. Гладкие прямые волосы отливали бледным золотом, огромная коса, уложенная вокруг головы, напоминала корону. Ее поистине королевскому достоинству немало способствовала гордая прямизна осанки. Ее серые глаза смотрели прямо на Марию, в нежно улыбающихся губах угадывалась немалая сила, а в твердом рисунке подбородка был намек на упрямство. Она была так красива, что на первый взгляд казалась совсем юной, и только потом можно было заметить, что она не так юна. В ее золотистых волосах уже виднелась седина, у глаз были легкие морщинки, а руки прекрасной формы

огрубели от многолетней тяжелой работы. Она была в сером в маленькие розочки льняном платье с белейшей косынкой, завязанной на груди, и в белом фартуке. Она поставила еду на стол, улыбнулась Марии так, как будто знала ее всю жизнь, подошла к ней, развязала затянувшийся узел на ленте, сняла с нее шляпку и несколькими легкими прикосновениями привела ее волосы в порядок. Потом она потрепала Марию по щеке, снова улыбнулась ей, положила шляпку и пелеринку на скамью и вышла.

Старый Пастор между тем придвинул к столу два кресла и очень церемонно подвел к одному из них Марию. Она уселась, чувствуя себя королевой, а он придвинул ее кресло к столу, сел напротив, и они принялись за яйца и кофе.

Поначалу Мария ела молча, отчасти потому что еда была очень хороша, отчасти потому, что нежная фамильярность Малютки Эстеллы лишила Марию дара речи. Когда она наконец заговорила со Старым Пастором, она задала ему вопрос об истории, которую он рассказывал в церкви, а не об Эстелле, потому что она казалась ей чем-то слишком чудесным, слишком личным, чтобы говорить об этом.

– Вы не кончили историю, в ней есть еще продолжение, которое касается только меня, и поэтому вы не стали рассказывать ее при детях?

– Да, это так, – ответил пастор. – Сэр Бенджамин оказал мне честь, рассказав продолжение этой истории вскоре после того, как я приехал сюда. Мы всегда были друзьями. Я очень уважаю сэра Бенджамина, а он меня. Он откровенно рассказал мне все, и я, как мне кажется, единственный человек, с которым он говорит о той странной смеси легенд и фактов, которую я сейчас расскажу тебе. Старики в деревне знают эту историю, но они предпочитают не болтать о ней.