Horse Lifes

Со стороны Гэрри Кондита было чертовски мило оставить машину перед домом номер 12 на Прака-Мигель-Бомбарда. Под стеклоочистителем торчал белый конверт с запиской от него. Чарли пошутила, что это все равно, как если бы мы получали уведомление о штрафе за парковку.

"Простите, что увел тачку, но когда приходится сматываться, то сматываешься. Я не верил, что ты поступишь со мной честно, как обещал, но, как я уже говорил, когда настанет зима, мы узнаем, какие деревья – вечнозеленые. Эл Уонтент (Гэрри Кондит явно избегал называть Ферни по имени) мечется, как ошпаренная кошка. Ты сказал, что там я могу это взять, но я брать не буду, однако могу поспорить на штанишки Чарли, что Эл захочет это взять. («Это» могло означать только моторную лодку.)

Я не сказал тебе, что Эл располагает самой лучшей во все времена сетью для шантажа, и я знаю, что говорю. Если тебе известно название «Белый список», то ты поймешь, что я не шучу.

Последи за тем, что я не забираю, и твое расследование будет завершено, да еще как!

Твой на миллионы лет Гэрри".

Синглтона я не ожидал из Лиссабона раньше, чем через двадцать четыре часа. Приходилось рассчитывать только на себя. Я пошел в комнату Чарли и подковырнул доску пола одним из кухонных ножей.

– Что ты делаешь? – спросила Чарли.

Я попросил ее помолчать и приготовить крепкого чая. Я чувствовал себя очень усталым от всего, что произошло.

Из-под доски в полу я извлек маленький радиопередатчик, с помощью которого Джо связывался с Лондоном, включил его, выдвинул антенну и набрал позывные курьера. Я установил ручку на двадцать три минуты после условленного часа (как требовалось согласно нашей договоренности с командованием Британского флота в Гибралтаре) и затем убрал прибор.

Чарли принесла чай. Я сказал ей, что направил сообщение в Лондон и она теперь свободна предпринимать любые действия по поводу изготовления наркотиков. Я также предупредил ее, что согласно официальному акту о секретности всякое упоминание об операции, которой мы занимаемся в Албуфейре, является подсудным, и, если будут какие-нибудь основания подозревать ее в неосторожности, ее служба в федеральном бюро по вопросам наркотиков делает ее подлежащей суду, как агента иностранной державы. Я поблагодарил ее за чай и поцеловал многообещающе и не очень по-братски.

– Ты должна доставить меня к лодке Гэрри Кондита. – Устал как собака, – посетовал я.

Чарли привела шлюпку с мастерством, достойным дочери адмирала. Чтобы не рисковать оставить мокрые следы на палубе, я вскарабкался на нее в носках, Чарли развернула шлюпку и стала грести назад к бухте. Я смотрел на вершину утеса и молился, чтобы Ферни Томас не появился, пока она не пересечет по тропинке поле. Затем я перешел через мостик и влез в большой рундук под одной из пустых коек. Он немного напоминал гроб, но я просунул под крышку карандаш, чтобы туда проникало немного воздуха, хотя этого оказалось все же не достаточно, чтобы рассеять запах дегтя и нафталина.

Что-то глухо ударилось о борт лодки. Это выглядело не очень по-моряцки, и я усомнился, что такой шум произвел Ферни Томас. Может, Гэрри Кондит заманил меня в ловушку? Я испытал страх при мысли, что мой ящик может на самом деле превратиться в гроб.

Женский голос – я узнал жену Ферни – проговорил что-то по-португальски; шлюпка отчаливала.

«Держи веревку!» .

«Возьми портфель!» . «В лодке вода, весло соскользнуло в море!» .

Разговор продолжался так, как он обычно ведется, если в лодке женщина. Я услышал, как Ферни быстро по-португальски сказал ей, чтобы она поторопилась. Успокаивающим, но приказным тоном. Я понял, почему он так немногословен. Его португальский имел сильный английский акцент.

Последовали всплески, толчки, и затем раздался третий голос, значительно более высокий, чем голос Ферни, который до сих пор звучал реже всех. Казалось, что они карабкаются на борт целую вечность. Затем я услышал голос женщины, на этот раз на некотором расстоянии. Она возвращалась в шлюпке на берег. Потом раздался щелчок, будто кто-то зажег маленькую лампочку над щитком управления.