Horse Lifes

Если, выходя из сложной ситуации, вы бросили значительную часть своего личного имущества, вам могут остро понадобиться некоторые оставленные вами предметы, такие, как, например, флоуриметр, срок действия которого рассчитан на восемь месяцев. Не посылайте за этими вещами, потому что именно так мы обнаружили да Кунью.

Я попросил у Элис скоросшиватель и написал на обложке «OSTRA». В этот скоросшиватель я поместил все заверенные экземпляры корреспонденции Айвора Батчера. Я добавил шесть листов писчей бумаги, содержащих его признание, закрыл папку и запер в верхний ящик своего стола. Пока на этой папке не имелось никакого номера. Это был мой личный специальный вклад в дело национальной безопасности. Я взглянул на карту. Железнодорожный вагон Форда с лабораторным оборудованием да Куньи должен был пересечь границу Испании возле Бадахоса.

Этим вечером Доулиш пригласил меня к себе выпить. Он был так занят, организуя административные дела, связанные с советом Страттона, что виделись мы очень мало. Я знал, что О'Брайен продолжал создавать нам трудности. Будучи холостяком, О'Брайен двадцать четыре часа в сутки проводил на лестнице, которая вела в бар на нижнем этаже Клуба путешественников. То, что он не доедал из пищи, компенсировалось влиянием, которое ему удавалось набрать за это время. О'Брайен пытался сделать так, чтоб люди из министерства иностранных дел были представлены во всех подкомитетах исполнительной власти. Доулиш сообщил, что на собрании, которое я пропущу, он позволит себе назначить меня председателем подкомитета подготовки кадров. Я сказал ему, что буду, возможно, отсутствовать в течение нескольких дней. Доулиш ответил, что он предусмотрел такой вариант. Громко высморкавшись, он слегка улыбнулся из-за своего большого носового платка.

– Я сумею убедить собрание, а ты делегируешь мне свой голос. Все будет в порядке.

– Большое спасибо, сэр, – сказал я и выпил за его успех.

Доулиш вышел из-за стола и стоял у газового огня, который шипел и вспыхивал, как всегда после пяти часов вечера.

– Вы советовались с научным советником правительства по поводу молекулярной теории таяния льда? – спросил я.

Доулиш театрально вздохнул.

– Неужели ты никогда не сдашься? – воскликнул он. – Невозможно восстановить молекулы путем превращения льда в воду. – Мы глядели друг на друга около минуты. – Ладно, мой мальчик, я спрошу его, – сдался он, закрыл глаза, выпил свой кларет и обессиленно прислонился к стене.

– Сегодня звонил Кейтли (Кейтли – связной офицер из Скотланд-Ярда). Этого Батчера нельзя задержать для допроса, если только не выдвинуть против него обвинений, – заметил он.

– Я выясню все в ближайшие дни, – пообещал я. – Он не станет жаловаться. Он хочет, чтобы его арестовали.

– Я испытываю некоторый нажим по поводу «Алфореки», – сообщил Доулиш.

– Послушайте, – взмолился я, – я не просил вас держать дверь открытой, но не захлопывайте ее теперь, когда мною пройдена половина пути.

Доулиш извлек еще один платок с ловкостью фокусника на чайном приеме.

– Поосторожнее, смотри не прищеми мне пальцы. Ты хороший мальчик, я знаю, что у тебя тысяча причин не бросать этого дела, но не забывай, что человек, падая с Эмпайр-Стейт-Билдинг, кричал тому, кто был на первом этаже: «Пока все хорошо!» – Доулиш весело улыбнулся.

– Спасибо вам за эти слова, сэр. Это – одобрение.

Доулиш подошел к столику с напитками. Он говорил, не оборачиваясь, через плечо:

– Есть некоторые вещи, по которым я знаю, что должен действовать. Пока я рад, что могу этого не делать. Но если ты окажешься не прав, я разорву тебя на куски, и каждый, кто попытается защитить тебя, будет разорван вместе с тобой.