Horse Lifes

— Ты это брось записывать каждое слово! Ишь, расстарался! Я сама все Стефену выложу. А ты,-обратилась она к Пэту, у которого при этих словах вытянулось лицо, — не бойся. Если уж Стефен Костеллоу чего пожелает, он от этого не отступится, как бы мы его тут ни честили.

Салли взяла свой мешок с куриным кормом, подняла откидную доску и отправилась в кухню.

Нам с Пэтом больше не сиделось, мы попрощались с мужчинами, допивавшими портер, и выбежали наружу.

— По-моему, пора вести жеребенка на двор Корни О'Ши, — сказал Пэт. — Пока Стефен позовет обедать, можно с голоду помереть.

— Ну, сегодня он нас без обеда не отпустит.

— Не он, а миссис Костеллоу. Но мне что-то не хочется есть за его столом, под его взглядом кусок в горле застрянет.

Мы вышли во двор. Жеребенок был привязан к вделанному в стене кольцу длинной вожжой, принадлежавшей, должно быть, самому хозяину. Он стоял чуть ли не на пороге кухни и, прядая ушами, с любопытством прислушивался к голосам, доносившимся изнутри. Солнечные лучи играли на его лощеной спинке. Пэт подошел к жеребенку и отвязал. Голоса на кухне, умолкли.

— Я поведу его к Корни, — сказал Пэт.

— Веди, — отозвался его отец, — мы тоже сейчас идем туда.

Он вышел во двор, и в ту же секунду рядом с ним вырос сам старый Стефен; крепко сжав губы, он наблюдал, как мы уводили с его двора так полюбившегося ему жеребенка. Из-за его спины нам вслед махали Барбара и ее мать с сияющими лицами. Подойдя к воротам, мы услыхали громкий голос Стефена:

— Берегите его!

Он опять плотно сжал губы и отвернулся, но мы успели заметить в его глазах боль: так ему не хотелось расставаться с красавцем жеребенком.

Когда мы закрыли за собой ворота, Пэт сказал:

— Все идет как надо, Денни. Даже лучше, чем я ожидал. Ну и лицо было у старика, потеха!

— А он сдержит свое слово? — спросил я.

Мне редко приходилось бывать на Росморе — у нас с отцом всегда было дел по горло, — и я плохо знал старика Костеллоу. Конроев же было много, у них на Росморе жили родственники, так что они всегда могли найти и предлог и время для поездки на Росмор.

— Стефен — хозяин своего слова, — сказал Пэт. — Но он считает, что раз его слово крепко, то во всем остальном он может быть подонком.

Дом Корни О'Ши находился в четверти мили от лавки Костеллоу. Когда мы подошли к нему, был уже первый час пополудни. Из полураскрытой двери неслись аппетитные запахи. Мы заглянули внутрь: миссис О'Ши склонилась над очагом, снимая щипцами крышку с огромной кастрюли, доверху полной картошки. Услыхав шаги, она обернулась. Лицо у нее было такое же красное, как юбка. С щипцами в руках она поспешила к двери, чтобы впустить нас.

— Это ты, Пэтчин? — сказала она. — Да тут и Дэнни! Входите, входите, милости просим. Отведи, Пэт, своего конька во двор. Там Корни уже приготовил для него подстилку. — Она рассмеялась: — Мы уже тут наслышаны о вашем приезде. А ты, Дэнни, останься со мной, расскажешь, как вы поладили со старым Стефеном.

Я вошел, сел на лавку и рассказал, как мы ехали сюда, как полюбился старику Костеллоу наш жеребенок. Миссис О'Ши заметила, что об этом уже говорит весь Росмор.

— Ишь вы какие умные на Инишроне! На все руки! Такого жеребенка вырастить! А мы ведь и не знали, что у вас есть такие кони.

Я на это ничего не ответил, и опять мне подумалось: когда же догадаются, что этот жеребенок родился не на нашем острове?

Сняв с огня кастрюлю, я высыпал горячую картошку в плетенную из ивовых прутьев плоскую корзинку. Миссис О'Ши принесла огромную сковороду, полную золотистой капусты, в середине которой шипел большущий кусок сала. Она переложила все это на блюдо, мы вместе выдвинули на середину кухни стол, и миссис О'Ши стала накрывать: принесла солонку, положила вилки, ножи; а я пошел звать Корни с Пэтом.

— А где Бартли с Джоном? — спросил Корни, входя в кухню.

— Сию минуту явятся, — ответила его жена. — Ты разве забыл, они с ложкой во рту родились.

И точно, только мы сели за стол, пришли Бартли с Джоном. Корни О'Ши был гораздо старше отца Пэта, но, несмотря на это, они были большие друзья. Все сыновья Корни давно уехали в Америку: у него было очень мало земли и сыновья не могли на ней прокормиться. После того как уехал самый младший, Бартли стал помогать брату: косил сено, убирал хлеб, копал картошку. Корни не таил на детей обиды. Но он был человеком общительным, любил гостей, и я видел, как ему приятно угощать за своим столом такую большую компанию.