Horse Lifes

Ирэн покрывала мое лицо поцелуями. Горячие слезы катились по ее щекам и обжигали меня.

– Я люблю тебя, Кирилл…

– И я люблю тебя, Ира… Я тебя всегда любил… Ах, как обидно, как больно! Почему мы не сказали этих слов друг другу раньше? Зачем мы мучили друг друга и тянули время?

…Не знаю, сколько прошло времени до рассвета. В эти часы я попытался вместить все то, что не успел пережить раньше. Мы объяснились с Ирэн, открыли друг другу простую истину и тем самым подвели итог нашей жизни. Ирэн задремала на лавке, согнув колени. Я накрыл ее своей курткой и принялся ходить по камере. Три шага в одну сторону, три шага в другую. Нелепо, чудовищно! Двадцать первый век, а нам собираются рубить головы. И никто не пытается остановить этот средневековый беспредел, никто не поднимает шум, не призывает на помощь цивилизованный мир. Мне известно только одно: мы нарушили какую-то границу и зашли туда, куда нельзя было заходить ни при каких обстоятельствах. Но о чем думали организаторы Игры? Кто подыскал территорию для Игры, кто разработал маршрут? Разве трудно было дотошно проверить все политические, религиозные и криминальные нюансы в районе проведения Игры? Продюсер негодяй. Он обрек два десятка человек на гибель и трусливо спрятался, когда узнал о крушении самолета. Никто о нас не позаботится. Наша великая страна, наверное, даже не знает, сколько человек уцелело и где, по каким джунглям они разбрелись. Игра переродилась в жестокую реальность, и выживание перестало быть условным. Надеяться осталось только на себя. Но что я могу сделать, запертый в клетке?

Я кинулся на решетку, схватился за нее и стал неистово дергать, пытаясь выломать. Акулов! Акулов, чтоб ты утонул в болоте! Чтоб тебя крокодилы сожрали, тигры расчленили, змеи отравили! Горькая истина: на земле выживает тот, кто не играет в выживание, а выживает на самом деле. Серьезный человек. Предупреждал ведь, что к победе пойдет по трупам. А я думал, что это всего лишь слова, рассчитанные на внешний эффект.

Сквозь тучи на землю проседал сырой тяжелый рассвет. Теперь я мог видеть то, что раньше скрывала от меня ночь. Край улочки с глубокой колеей от машин, серый бетонный забор с отпечатками досок опалубки, черные крыши, столбы электропередачи и вышки. Конечно, это пограничная застава. Какие здесь могут быть игры?

Я чуть отпрянул от окошка. На раскисшей площадке, как раз напротив меня, появился мужчина в плаще. Я хорошо рассмотрел его землистое лицо с глубоким старым шрамом на щеке. Мужчина принес два эмалированных таза с отколотыми краями и кинул их на землю. Выровнял их ногой, чтобы находились в шаге друг от друга. На одном из них я заметил кровавый след подтека… И тут мне стало дурно до тошноты. До меня дошло, что означают эти приготовления. Эти тазы – для наших с Ирэн голов, для нашей крови. В какой-то документальной хронике я видел, как азиаты казнили человека: связали ему сзади руки, поставили на колени перед тазом и одним ударом сабли снесли голову. Голова упала в таз, туда же полилась кровь. Палачи, как хозяева плахи, всегда думают о крови. В Древнем Риме арену амфитеатров засыпали опилками. Французская гильотина снабжена специальной душевой лейкой. А здесь, значит, подготовили тазы.

Именно это ужаснуло меня больше всего. Увидел бы я взвод солдат с автоматами или виселицу – не почувствовал бы столь мучительного, животного страха, как при виде обыкновенного таза. Мы что, бараны? Мы люди! Люди! И пока хоть искра сознания будет теплиться в моей голове, я буду сопротивляться, я не допущу этой омерзительной процедуры!

– Ирина! Проснись!