Horse Lifes

– Нет. Вы ведь не хотели этого?

– Не хотел.

– Но теперь все иначе, – с сомнением сказал он.

– Не все, если, конечно, полиция найдет убийцу Пола.

– У меня создалось впечатление, что они не знают, где искать. Однако они собираются проводить расследование. Вам лучше быть готовым к этому, потому что вы были в этом доме после того, как случилось нападение на Доротею, и у них есть ваши отпечатки пальцев.

– Верно, есть. – Я немного подумал и спросил: – Это нарушение закона – не сообщать, что тебя пырнули ножом?

– По правде сказать, я не знаю, – ответил Робби, – но зато я знаю, что нарушение закона – иметь при себе в общественном месте такой нож, как «Гнев», а именно это сделал О'Хара, когда вы двое забрали этот нож с собой прошлой ночью. Он может быть привлечен к ответственности и посажен на шесть месяцев.

– Вы шутите?

– Ничуть. Сейчас действуют строгие законы касательно ношения опасного для жизни оружия, а представить себе что-либо более опасное, чем «Гнев», трудно.

– Забудьте, что вы вообще видели его.

– Постараюсь.

Накануне вечером мы замели следы в кухне, побросав защитные жилеты, мою рубашку, свитер и использованные медицинские принадлежности в мешок для мусора; мешок мы взяли с собой и при первом же удобном случае отнесли его к куче таких же мешков на задворках «Бедфорд Лодж», откуда специальная машина ежедневно вывозила отходы и пустые бутылки.

На прощание Робби снова сказал, что он велит медсестрам пропустить меня к Доротее, и попросил позже позвонить ему еще раз.

Пообещав это, я распрощался с ним и набрал номер профессора Мередита Дерри, который, к моему облегчению, подошел к телефону и дал согласие уделить полчаса на исследование ножа, особенно если я заплачу ему как консультанту положенный гонорар.

– Конечно, – охотно согласился я. – Двойной, если проведете исследование сегодня вечером.

– Приезжайте в любое время, – сказал профессор и сообщил мне адрес вместе с указанием, как проехать.

Горе Доротеи было столь глубоким и сокрушительным, что я испугался. Едва она увидела меня, как из ее глаз потекли слезы, бесконечные безмолвные слезы, без рыданий или стонов: это была уже не боль, а безграничная скорбь, скорбь как по прошлым, так и по нынешним потерям.

Я ненадолго приобнял ее, а потом просто взял ее руку и сидел так, пока она не нашарила другой рукой лежавший на кровати платок и не утерла нос.

– Томас…

– Да, я знаю. Мне так жаль.

– Он хотел мне только хорошего. Он был добрым сыном.

– Да, – ответил я.

– Я не всегда понимала его…

– Не вините себя, – сказал я.

– Но я виню. Я ничего не могу поделать. Я должна была позволить ему увезти меня сразу же после смерти Валентина.

– Нет, – сказал я. – Перестаньте, милая Доротея. Вы ни в чем не виноваты.

– Но почему? Почему кому-то понадобилось убивать моего Пола?

– Полиция выяснит это.

– Я не могу перенести это. – Снова потекли слезы, не давая ей говорить.

Я вышел из палаты и попросил медсестер, чтобы Доротее дали успокоительное. Ей уже давали, и больше нельзя без разрешения врача, ответили они.

– Тогда спросите у доктора, – раздраженно потребовал я. – Ее сын убит. Она чувствует себя виноватой в этом.