Horse Lifes

Я сидел под навесом, спрятавшись от полуденного солнца, и долго думал, потом позвонил Уолту в «Жизненную поддержку.»

Йола Клайв повела меня мимо напиленных и аккуратно сложенных дров к невысокому крылечку в две ступеньки, и через сетку от насекомых и деревянную дверь мы вошли в коттедж.

– Ванная там, – показала она, – и по вечерам вам иногда захочется затопить печь. У нас здесь снег сошел всего недели две-три назад, и ночи еще холодные. – Йола чуть улыбнулась и показала на корзинку с пакетиками какой-то раскрошенной смеси, стоявшую рядом с низкой чугунной печкой. – Бросьте пару пригоршней этих крошек и подожгите поленья.

– Что это? – спросил я.

– Растопка. Смесь мазута с опилками. – Ее взгляд профессионально обежал комнату, проверяя, все ли в порядке. – Позади кухни есть специальный холодильник, в котором можно сделать лед, если вы захотите выпить. Большинство наших гостей привозят спиртное с собой. Мы не продаем алкогольные напитки . Наверно, вы захотите завтра утром принять участие в прогулке верхом. Мы обычно записываем желающих во время обеда. – Она снова профессионально улыбнулась и спокойно направилась по тропинке к дому.

Вздохнув, я стал обследовать свое новое жилище. Строители нашли разумный компромисс между традиционным материалом и современной архитектурой, в результате получился удобный двухкомнатный коттедж с высоким потолком и стенами из покрытых лаком толстых бревен. В главной комнате на покрытом лаком полу стояли две односпальные кровати, застланные цветастыми лоскутными одеялами. Ниша в стене, задернутая занавеской, служила шкафом, два стула с прямой спинкой и стол завершали меблировку коттеджа. Кроме того, в ванной я нашел вешалку для полотенец, полку и табуретку. В этой глуши не было линии электропередачи, на ранчо работал движок, дающий свет в коттеджи и в главный дом.

Я разложил вещи по полкам и повесил на вешалки, потом переоделся в «левисы» и клетчатую, белую с голубым, рубашку. «Настоящий отпускник», – саркастически подумал я и затянул ремень с кобурой.

Около часа я сидел на крыльце и любовался видом, который прекрасно смотрелся бы на конфетной коробке. Отроги Скалистых гор, называемые Тетон, простирались с севера на юг. Темно-зеленые сосновые леса спускались в долины, над ними сияли белоснежные шапки вершин. У подножия искрился и бурлил поток серебристо-голубой воды, впадающий в верховье реки Снейк. Между рекой и лесом, на краю которого стоял мой коттедж, тянулась широкая полоса кустов, перемежавшихся какими-то желтыми цветами, похожими на сорняки.

Лес вокруг коттеджа рос на склоне гряды гор, вершины которых поднимались сразу за ранчо, закрывая его от ветра и отгораживая от мира. Поток огибал ранчо, то приближаясь к коттеджам, то удаляясь от них, и единственная дорога из узкой долины кончалась на стоянке для машин Хай-Зии.

Громко зазвонил колокол, созывавший к обеду. Я вошел в коттедж и надел черный свободный свитер. Он закрывал кобуру с пистолетом и казался вполне уместным вечером на высоте девять тысяч двести футов над уровнем моря, хотя волна жаркого воздуха и в горы принесла тепло. Я медленно шагал по пыльной тропинке, гадая, узнает ли меня Матт Клайв. Я не запомнил его лица, когда он стоял на плоскодонке, хотя теперь хорошо знал его по фотографии. Вряд ли он рассмотрел меня, ведь его внимание должно было сосредоточиться на Дэйве Теллере. Все же, вероятно, я произвел на него более сильное впечатление, чем на Йолу, потому что, когда прыгал за Дэйвом в воду, стоял ближе к нему.

Но я зря беспокоился. Матта Клайва на ранчо не было.

Йола сидела в конце длинного стола желтовато-золотистого дерева, над которым стоял гул голосов гостей ранчо. В основном семейные группы и три супружеские пары. Никто не приехал отдыхать в одиночку, кроме меня. Яркая, хорошо причесанная мамаша пригласила меня сесть рядом с ней, напротив ее симпатичного мужа, и спросила, долго ли мне пришлось сюда добираться. По другую сторону возле нее сидел маленький мальчик, громко сообщивший родителям, что он не любит оладьи. Все лица за столом выглядели загорелыми, оживленными, переполненными бодрым отпускным настроением. Я подавил в себе яростное желание встать и уйти, чтобы оказаться подальше от этого веселья. Я не чувствовал в себе достаточно сил каждый день выглядеть так, словно я тоже получаю от этого удовольствие.

К концу обеда у меня появилось ощущение, будто моя улыбка окаменела, она стала настолько неподвижной и механической, что лицо болело, когда я ее изображал. Но симпатичный мужчина, сидевший напротив меня, Кинтус Л. Уилкерсон Третий («Зовите меня Уилки», – попросил он), вроде бы сиял от удовольствия, заполучив практически не разговаривавшего слушателя, и не хотел упускать такой счастливый случай. Я выслушал отчет о каждой минуте проведенного им на рыбалке дня, как он забрасывал удочку, как повело поплавок, как он подсек . Его жена, Бетти-Энн, ездила верхом на озеро вместе с ним и, пока он рыбачил, поднялась на холмы в сопровождении детей – Саманты и Микки. Потом историю о путешествии по холмам я выслушал от каждого из трех. Они пригласили меня присоединиться к их компании на следующий день. И я заставил себя сказать, что буду очень рад.