Horse Lifes

– Неси их сюда!

Джетамио побежала к мусорной куче и вскоре вернулась оттуда с двумя полными охапками изорванных листьев. Шамуд погрузил их в воду и стал прикладывать к обожженным местам мокрые листья. Вскоре их благотворное воздействие стало явным – истошные вопли малышки сменились жалостным хныканьем и постаныванием.

– Помогает… – пробормотала Толи. Собственные ожоги она ощутила, лишь когда на них указал Шамуд. В тот момент, когда на них пролили горячий чай, она болтала с подругой, не отнимая от груди довольно посапывавшую дочку. Услышав ее визг, Толи забыла обо всем на свете – с этой минуты для нее существовали только дочка и ее боль. – Скажи, с Шамио все будет в порядке?

– Волдыри, как видишь, уже появились, но думаю, все обойдется. Рубцов скорее всего не будет.

– Ах, Толи, как мне плохо… – пробормотала Джетамио. – Ужас какой-то… Бедная Шамио. Да и тебе самой досталось…

Толи вновь поднесла Шамио к груди. Вначале кормление вызвало у нее ассоциацию с болью, и она попыталась отстраниться от матери, но тут же воспоминание о былом блаженстве перевесило все страхи, и малютка благодарно припала к материнской груди, успокоив тем самым и себя, и Толи.

– Тамио, вы с Тоноланом все еще здесь? – изумилась она. – Это – последняя ночь, которую вы можете провести вместе!

– Я не хочу бросать тебя и бедняжку Шамио. Я хочу помочь.

Малышка вновь принялась хныкать. Полностью избавить ее от боли лопух не мог.

– Серенио, скажи, готов ли отвар? – спросил целитель, заменив приложенные к ожогам листья лопуха на свежие, отмокавшие до этого времени в холодной воде.

– Липовая кора уже давно настаивается. Но теперь настой нужно охладить. Может, вынуть кору? Так оно быстрее будет, правда?

– Холод! Холод! – воскликнул Тонолан и неожиданно скрылся в темноте.

– Куда это он? – спросила Джетамио у Джондалара. Высокий мужчина недоуменно пожал плечами и покачал головой. Впрочем, Тонолан не заставил себя долго ждать – вскоре он вновь появился у костра, держа в руках сосульки, найденные им на тропке, сбегавшей с кручи к реке.

– Может, это ей поможет? – спросил он, протягивая сосульки Шамуду.

Тот иронично глянул на Джондалара:

– А мальчонка-то у тебя смышленый!

Липовая кора не только утоляет боль, она обладает и успокоительным действием. Вскоре Толи и малышка забылись сном. Тонолану и Джетамио наконец позволили покинуть пиршество и побыть какое-то время одним. Впрочем, к этому времени Праздник Обета уже утратил свою недавнюю легкость и непринужденность. Все понимали, что событие, омрачившее его, свидетельствует о том, что брак будет несчастливым, однако никто не говорил об этом вслух.

Джондалар, Серенио, Маркено и Шамуд сидели возле большого очага, глядя на тлеющие уголья и попивая вино. Все остальные уже спали. Серенио уговаривала отправиться домой и Маркено.

– Маркено, ты можешь идти – толку-то от тебя все равно никакого. Я останусь с ними, а ты отправляйся спать.

– Она права, Маркено, – заметил Шамуд. – С ними все будет в порядке. Я думаю, стоит отдохнуть и тебе, Серенио.

Она тут же поднялась на ноги, подавая тем самым пример Маркено. Встали и все остальные. Серенио поставила чашку наземь, легко коснувшись щеки Джондалара, и вместе с Маркено направилась к хижинам.

– Если будет нужно, я тебя разбужу, – сказала она напоследок.

Когда они ушли, Джондалар вновь наполнил остатками перебродившего черничного сока две чашки и подал одну из них таинственной фигуре, недвижно сидевшей возле очага. Шамуд принял ее, понимая, что с ним хотят поговорить. Молодой человек подгреб тлеющие уголья к краю черного круга и положил на них несколько сухих чурок. Не прошло и минуты, как по ним заплясали язычки пламени. Какое-то время они сидели молча – греясь возле пламени костра и попивая вино.

Когда наконец Джондалар посмотрел на целителя, он увидел, что тот оценивающе разглядывает его своими странными глазами, которые при свете костра казались просто темными. Зеландонии почувствовал в них силу и ум, но он и сам сполна обладал этими качествами. Изменчивые неверные отблески пламени играли на старом лице, отчего черты его становились неясными. Впрочем, Джондалар не мог по-настоящему разглядеть его и при свете дня – более или менее определенно можно было судить только о возрасте Шамуда.

В покрытом морщинами лице угадывалась сила, придававшая ему едва ли не моложавый вид, с которым никак не вязались длинные белоснежные седины. Свободные одежды скрывали под собой сухощавое хрупкое тело, однако шаг целителя поражал своей упругостью. О преклонных летах говорили разве что руки с их блестящей пергаментной кожей, покрытой сетью синих жилок, и расширенными подагрическими суставами пальцев. При этом чаша, поднесенная им ко рту, нисколько не дрожала, что не могло не поражать Джондалара.