Horse Lifes

О самом конклаве он писал скупо, если не считать слов возмущения в адрес ряда кардиналов, которые уже предпочли отправиться домой, оставив вместо себя специальных выборщиков с врученными им правами голосовать. Это стало позволительным в силу канонического постановления, которое допускало такое поведение со стороны иностранных, а не своих кардиналов, но

в течение долгого периода междуцарствия и последние присвоили себе это преимущество. В таких случаях специальные выборщики должны, если возможно, быть членами клира кардинала, титулованного церковью Нового Рима (или Валаны); они были облечены правом голосовать лишь в соответствии со своими убеждениями под руководством Святого Духа, но такие полномочия, как правило, всегда предоставлялись, исходя из уровня преданности и редко отклонялись от пожеланий его кардинала, разве что исход голосования был совершенно ясен и выборщик отдавал свой голос в пользу победителя. Такая практика осложняла поиск компромиссов, поскольку слуга всегда менее гибок и податлив, чем его хозяин. Джарад даже не намекнул, когда он предполагает вернуться. Курьер, который доставил послание, успел основательно напиться в Санли Боуиттс и выразил свое собственное мнение об этой ситуации: то ли все кардиналы, назначив вместо себя выборщиков, на зиму отправятся по домам, оставив выборы в безнадежном тупике, то ли выберут какого-нибудь больного старика, который скончается, так и не решив ни одной из насущных проблем.

Другие новости и сплетни из Валаны просачивались в аббатство из уст путешественников, стражников на папских дорогах и курьеров, которые, случалось, по пути к цели ночевали в аббатстве. Говорилось, что в ходе тридцать восьмого голосования аббат Джарад, кардинал Кендемин получил два голоса – сомнительные слухи, которые вызвали бурю ликования и радости в аббатстве и прилив паники в сердце Чернозуба, которому, если соблюдать все законы, теперь может потребоваться папское разрешение, освобождающее его от всех обетов.

– Ты не обладаешь здравомыслием, – в ходе их еженедельной встречи, пять минут послушав нервное повествование Чернозуба, сказал брат-примиритель. – Ты думаешь, что нога его преосвященства Джарада давит тебе на шею. Ты думаешь, что он никогда не переменит свою точку зрения. Если он вернется домой, так и оставшись аббатом, ты можешь обратиться к папе. Но если он станет папой, неужели ты думаешь, что у него не будет других забот, как только держать ногу на твоей шее? И тебе придется провести всю жизнь, переводя Меморабилию на язык Кочевников. Почему ты считаешь, что его преосвященство Джарад так ненавидит тебя?

– Я не сказал, что он меня ненавидит. Ты приписываешь мне чужие слова.

– Прошу прощения. Он-таки держит тебя под пятой. Отец тоже держал тебя под пятой, ты сам говорил. Я забыл. Это отец тебя ненавидел, да?

– Нет! Я и этого никогда не говорил!

Левион порылся в своих записях. Они сидели в его келье, которая служила и кабинетом: обязанности специального советника отнимали у него не все время.

– Три недели тому назад ты точно сказал: мой отец ненавидел меня. Я записал.

Чернозуб понуро опустился на лежанку Левиона и откинулся к стенке. Внезапно он наклонился вперед, поставил локти на колени и стал ломать пальцы.

– Если я сказал это, – сказал он куда-то в пол, – то имел в виду, что он ненавидел меня только когда бывал пьян. Он терпеть не мог ответственности. Растить меня значило выполнять работу старшего дяди. Кроме того, он злился потому, что мать немного учила меня чтению, – Чернозуб закрыл руками рот, поскольку эти бездумные размышления выдали его.

– Есть две вещи, которых я не могу понять, брат Сент-Джордж. Во-первых, ты, кажется, пришел сюда неграмотным, не так ли? Во-вторых, почему ответственность за твое воспитание надо нести дяде, а не отцу?