Horse Lifes

– Может быть, они ждут нас с ужином? – сказала Мария.

Но прислуги не оказалось и ждал их только роскошный ужин. Хлеб домашней выпечки, горячий луковый суп, прекрасное жаркое из кролика, печеные яблоки на серебряном блюде, мед, масло густого желтого цвета, большой голубой кувшин подогретого кларета, горячие жареные каштаны, накрытые салфеткой.

Мисс Гелиотроп разрешила себе съесть хлеба с маслом и выпить капельку кларета, но с удивлением обнаружила, что у нее проснулся аппетит. Мария съела все, что можно было съесть, очень изящно, как всегда, но с отменным аппетитом, удивительным для такого эфирного создания. Ее дядюшка с одобрительным смешком отметил ее аппетит. – Переварит ржавые гвозди, как все Мерривезеры, – одобрил он ее. – Да и собачка, как я вижу, едок неплохой.

Виггинс управился с целой миской жаркого, и был этим полностью удовлетворен. Он улегся перед камином вместе с Рольвом, который, хоть и не выказывал особенной приязни, но и вражды к нему не проявлял. И он, и Рольв, казалось, решили просто не замечать друг друга… У огромного очага хватало места для обоих.

– Я всегда слышала, что на западном побережье женщины – прекрасные кухарки, – с оттенком вопроса в голосе сказала мисс Гелиотроп.

– Вы и Мария – первые особы женского пола, переступившие порог этого дома за последние тридцать лет, – объявил ей сэр Бенджамин.

– Но почему, сэр? – спросила Мария, не донеся до рта серебряную ложку. – Вы не любите женщин?

– Во всяком правиле есть исключения, – ответил сэр Бенджамин, а затем галантно поклонился сначала мисс Гелиотроп, а потом Марии. – Нарушать правила всегда особенно приятно.

Он сказал это так искренне, что ни у мисс Гелиотроп, ни у Марии не закралась мысль, что они попали в дом к холостяку-женоненавистнику. Они переглянулись в изумлении. Трудно было поверить, что мужчина может приготовить такой прекрасный суп и такое отменное жаркое.

Но больше они не задавали вопросов, потому что в этот момент Виггинс совершил выпад. От жадности он расплескал то, что было у него в миске, и маленький кусочек моркови отлетел прямо Рольву в нос. Это уже было слишком и для Рольва. Оскорбленный, он поднялся и медленно, размеренной поступью покинул комнату, повернув носом ручку передней двери. Так величественен был его уход, так несравненно его достоинство, что больше всего это напоминало королевский выход, от которого невозможно оторвать глаз.

От этого мгновенного происшествия прервались и беседа, и жевание, и когда Рольв поднялся, Мария первый раз смогла разглядеть его целиком. Собака? Хотя это сказал сэр Бенджамин, она не могла поверить в то, что он – собака. Она никогда не видела собак с такой громадной головой и массивной грудной клеткой, сочетающихся с такой великолепной талией и с такой роскошной льющейся собольей гривой. На кончике хвоста была странная кисточка, тоже непохожая на собачью, а его походка, а…

– Ты хорошая наездница, Мария? – внезапно спросил сэр Бенджамин, и это заставило ее снова обратить внимание на хозяина.

– Я люблю лошадей, но я не умею ездить верхом, сэр, – ответила она.

– Не умеешь ездить верхом! – в ужасе вскричал сэр Бенджамин. – О чем думал твой отец? Ни один Мерривезер, будь то мужчина или женщина, не может быть счастлив, когда он не в седле.

– Мой отец мало бывал дома, – объяснила Мария.

– Мария этого не умеет, – испугалась мисс Гелиотроп, потому что представила себе, как ее драгоценная Мария скачет галопом на лошадиной спине, внушавшей ей ужас.

– Это не так важно, – улыбнулся сэр Бенджамин. – Важно то, что у меня есть пони как раз подходящего для нее размера.

Побледневшее было личико Марии снова порозовело, а глаза заблестели.

– А он белый? – спросила она с необыкновенным волнением.

Сэр Бенджамин удивленно взглянул на нее. – Белый? Нет. Серый в яблоках. Или ты почему-нибудь особенно предпочитаешь белую масть?

– Не-е-ет, – не вполне искренне протянула Мария. – Только… Мне показалось, что я видела маленькую белую лошадку в парке, когда мы подъезжали.

Если ранее она удивила своего родственника, то теперь она его просто ошеломила. Он внезапно выпустил из рук стакан с вином, пролив немного прекрасного кларета, и уставился на нее со страннейшим выражением на лице, со смесью удивления, облегчения и огромной нежности, от чего Мария сразу почувствовала себя как-то странно. Она обрадовалась, когда он отвел взгляд, допил вино и поднялся из-за стола.

– Двум усталым путешественникам – вернее, трем, если считать эту собачонку – должно быть уже хочется лечь в постель, – сказал он.