Horse Lifes

– Почему в темноте? – спросил Уолт.

Киддо опять помолчал, но не потому, что раздумывал, говорить или нет, а просто ждал, пока инстинктивное знание созреет в слова.

– Если бы кобылы рожали днем, то любая голодная гиена могла бы убить жеребенка в первые полчаса после рождения. Понимаете, жеребята родились – и уже готовы бежать, но надо дать им полчаса, чтобы обсохнуть.

– Но ведь здесь им никуда не надо бежать, – возразил Уолт.

– Ага, но природа этого не знает, – рассудительно заметил Киддо. – И еще одно, кобылы рожают очень быстро. Им на это надо совсем мало времени. И я всегда знаю, когда кобыла готова. Иду в конюшню и смотрю, все ли она сделала правильно.

– Откуда вы знаете? – восхищенно спросил я.

Он сказал:

– Не знаю откуда. Я это чувствую. Я просто просыпаюсь среди ночи и думаю, что Роуз почти готова, и я иду к ней. Может, с ней все в порядке, и она не нуждается в моей помощи, а иногда пуповина обмоталась вокруг шеи жеребенка и душит его. Я всю жизнь рядом с лошадьми.

– А где вы работали раньше, до того, как приехали сюда?

– Где? Да везде. В Лексингтоне не так давно, но там сказали, что я не прихожу вовремя на работу. – Он неожиданно усмехнулся, и лукавая широкая улыбка осветила его невыразительное, терпеливое лицо. – Потом . ага . я с одним парнем поехал в Мэриленд . У него там развалившаяся конюшня, и жимолость так разрослась, что повалила все заборы и влезла в окна. Но кобылы у него очень хорошие. Одна из них победила там на скачках в прошлом году. Хотя я не хожу на скачки.

– А где вы были после Мэриленда? – спросил я.

– Ага . Здесь. Я увидел объявление в «Чистокровной лошади» и написал. Вообще-то почти в шутку. Я ничего не слышал об этой ферме и не знал, что это большое хозяйство и все такое. Но мистер Оффен вроде бы не хотел слишком делового человека, ему нужен был парень с чувством к лошадям . и он оставил меня. Хотя он говорит, что до меня было двое, но он их обоих отправил восвояси через месяц.

Киддо, похоже, не беспокоило, что его мистер Оффен тоже может отправить восвояси. Он относился к тем людям, которые считают, что бог обо всем позаботится, которых не грызет тревога о будущем и которые никогда не запасают орехи впрок. Его «чувство к лошадям» совершенно бесценно, вероятно, он никогда не разбогатеет на нем, хотя и мог бы, но и без работы сидеть ему не придется.

Киддо наблюдал, как мы уезжаем, с таким же спокойным дружелюбием, как и показывал свое хозяйство. Уолт и я на обратном пути в Санта-Барбару пришли к общему мнению, что вряд ли он участвовал в краже. Из лояльности он мог выполнить то, что требовал Оффен, но в настоящее время Киддо понятия не имеет о том, что происходит.

– Хотя, – задумчиво проговорил Уолт, – он хороший актер.

– Он не играл, – покачал головой я. – Никаких признаков игры.

Уолт с любопытством посмотрел на меня, потом перевел взгляд на дорогу.

– Вы всегда можете определить, играет человек или нет?

– Это один из вопросов, на которые невозможно ответить, – улыбнулся я. – Я чувствую игру, как Киддо – лошадей. А если это чувство меня подводит, откуда я могу это знать?

– Но вы довольно скоро должны узнавать, обмануло оно вас или нет: если секреты начинают уплывать в чужие края, – пояснил Уолт свою мысль. – Вам случалось считать человека чистым, а он оказывался шпионом?

– Да.

– Часто?

– Один раз.

– Наверно, в первый год работы? – с сарказмом спросил Уолт.

– Во второй год. Это был первый серьезный шпион, с которым я имел дело, и я не раскрыл его. Ребята из контрразведки взяли его через полгода, когда он уже наделал много вреда, и пресса тогда с обычной колкостью писала о слабости нашей службы.

– И вы приняли колкости близко к сердцу, – сухо заметил Уолт.

– По-моему, да.

С милю он ехал молча, потом сказал:

– И вот теперь, когда вы настолько хороши, вас начинают избивать. Что вы об этом думаете?

– Это означает, что на подходе крупная рыба и меня хотят убрать.

– И вы начинаете присматриваться еще внимательнее. – Он не спрашивал, он утверждал.

– Можно сказать и так. Да.

– Вас убьют когда-нибудь в таком деле.

Я ничего не ответил. Уолт искоса посмотрел на меня и вздохнул:

– По-моему, это вас не беспокоит.

– В департаменте много других сотрудников.

До самой Санта-Барбары Уолт вел машину, не произнеся ни слова. Там мы присоединились к Юнис и Линни, которые, заказав ленч, уже сидели на террасе ресторана. Они показали большие яркие серьги, которые купили утром. На Линни – алые, на Юнис – ядовито-зеленые, а в остальном абсолютно одинаковые, свисавшие чуть не до плеч. «Все еще подруги», – с облегчением подумал я. Все еще в гармонии. Но будет ли Юнис хоть изредка в согласии со мной – это другой вопрос.

Мы ели густую похлебку из рыбы и моллюсков с сухарями, затем последовали креветки, и Линни сказала, что от этой морской пищи у нее начали расти плавники. За кофе она не находила себе места, потом встала и сообщила, что хочет пойти к морю, и на этот раз после паузы Уолт, а не я, вызвался сопровождать ее. Она вопросительно и встревоженно посмотрела на меня, потом резко отвернулась и пошла с ним, весело болтая. Чрезмерно весело.